История, в сущности, из обыкновенных. В переводе с латыни термин «фактотум» обозначает гражданина, имеющего «широкий спектр обязанностей, подручного, мастера на все руки». Разнорабочего, попросту говоря. За полтора часа экранного времени Генри Чинаски (Мэтт Диллон) успевает сменить порядка восьми работ, пожить с двумя подружками (Лили Тэйлор и Мариса Томей), получить в табло, врезать в табло, подцепить лобковых вшей, написать и отослать в глухо помалкивающее издательство несколько рассказов и выпить не поддающееся бухгалтерии количество виски и пива. В принципе, все.

Рецензировать «Фактотум» – это то же самое, что рецензировать запой.

События типового запоя в большинстве случаев не отличаются головокружительностью, но известная красота и прелесть в мероприятии есть. В завязавшем вроде бы алкоголике, тоскливым вечером выпившим вдруг рюмку и канувшим в параллельный ликеро-водочный мир на полгода, присутствует феерия свободы, античный вызов офисным богам, радостная обреченность Икара, летящего к огню на крыльях, пропитанных спиртом. Если наши «Особенности национальной охоты» – это такой алкогольный мейнстрим, аттракцион развлечений, то «Фактотум» – кино во всех отношениях авторское, щадящее восприятие несколько даже преувеличенно.

Здесь краски неярки и звуки не резки, а любой намек на перспективу приключения, способного всколыхнуть ровное течение событий, так и остается намеком – норвежца Бента Хамера, памятного по «Кухонным байкам», справедливо сравнивают с Джармушем.

Проснувшись среди ночи от шума в общем коридоре, похмельный Чинаски убеждается, что это всего лишь пожарные, срочно эвакуирующие всех жильцов из горящего дома, и, глотнув пива, опять ложится спать. Из эпизода, где герой в компании трех проституток и спонсора отправляется по реке на яхте, тот же Рогожкин, а то и, прости господи, Эльдар Александрович Рязанов, развили бы феерию с плясками на палубе, спасательными кругами и надувными утятами. Нечуткий к атмосфере буйного утренника Хамер просто отправляет компанию обратно домой: одна из проституток заскучала, глядя на воду, и тем испортила настроение владельцу судна. Действующие опухшие лица не ищут яркого досуга и заказывают выпивку без веских на то драматургических оснований: «Они пьют, потому что их бросили подруги?» – «Нет, они просто пьют».

Сумеречной бородатой красою лирический герой напоминает Хэмингуэя, не успевшего дорваться до журналистских гонораров по доллару за слово и финального порохового аккорда, что должно бы, по идее, польстить покойному Чарльзу Буковски, не ходившему в красавцах даже в юности. В основу положен второй его роман плюс несколько рассказов главного алкоголика американской литературы, в чьей шаткой и беспокойной тени курят в тамбуре и Скотт Фитцжеральд, и Генри Миллер, и Хэм. Эти, по крайней мере, были способны писать про что-то, кроме бухла, тогда как Буковски сочинял и пил, не разбавляя, в одном генеральном творческом направлении – искусство ради искусства. Достойным спарринг-партнером ему оказался бы наш Венедикт Ерофеев (герои которого, правда, чаще видели ангелов), и это подтверждает тезис, что культурологическое тихое пьянство, как и терроризм, не имеет национальности.

Без разницы, зарабатывает ли фактотум на бутылку расфасовкой тормозных колодок в Калифорнии или последовательным закапыванием и выкапыванием из земли кабеля в Подмосковье.

А потому самой чуткой и благодарной аудиторией этого чудесного во многих отношениях фильма представляется все же не киновед, но собственно спитой гегемон. Гегемон, правда, ленив, нелюбопытен, выкапывает кабель, выносит из дому последнее, а узнав, про что вообще книжки у Ерофеева и Буковски, реагирует так: «Ну, про водку и я б написал».