Если от фильма, где бесповоротно выводилась бы скорректированная под нынешние реалии национальная идея, милосердный господь россиян пока уберег, то экранные кандидаты в национальные герои производятся аккуратно. Кинофильм Сергея Степченко «Мужской сезон. Бархатная революция» дарит нам очередного голема – дворовую помесь Джона Макклейна из «Крепкого орешка» с солдатом Чонкиным. Правда, начисто лишенного присущей последнему метафизической мудрости.

Дела у агента федеральной конторы по борьбе с наркотиками Вершинина (Алексей Кравченко) обстоят хуже некуда. Во-первых, влепили строгача на работе – сорвал операцию по поимке наркодилеров, расстреляв набитый «коксом» мяч, пролетавший над трибунами во время чемпионата по американскому футболу, проходящего в Москве. Во-вторых, все плохо дома: жена плотно сидит на героине, дочка тусуется со всяким отребьем по дискотекам, куда мужественного Вершинина не пускает фейс-контроль. И в-третьих, элементарно нету денег. Собственно, с безденежья и родительской любви все и начинается. Удачно стырив у наркодилера Клерка крутой мобильник, офицер преподносит дорогую игрушку дочурке, не подозревая, что аппарат содержит особо секретную наркоманскую информацию, способную радикально изменить политическую и экономическую карты мира.

В перспективах – зловещие заговоры и чреватая глобальным кирдыком бархатная революция в африканской банановой республике.

Что более всего подкупает в режиссере, продюсере, сценаристе и фанате американского кино Степченко – так это удаль, размах того же порядка, что у вальяжного купца Паратова в «Бесприданнице». Словно красавицу Ларису по реке Волге на «Ласточке», человек свозил всех желающих критиков в Лос-Анджелес на свою премьеру. Отдельные граждане были настолько впечатлены, что на голубом глазу излагали в телеэфире следующее: «Создателям "Мужского сезона" предложили номинировать фильм на "Оскара", но они ответили, что делали кино в первую очередь для россиян». Логики во фразе ноль, но какой-то стихийный размах ощущается. Все как в «Мужском сезоне».

У каждого из нас имеются свои представления о прекрасном. Рядовой сотрудник ЖЭКа перед утренним обходом по вызовам покупает себе маленькую бутылку паленой водки и сырок. Двоечник рисует на парте голую бабу. Степченко любовно снимает великолепную в условиях любого нравственного падения физиономию Майкла Медсена (как и в «Сматывай удочки», его присутствие в кадре мимолетно и сюжетно невразумительно) и по-настоящему взрывает настоящий джип. Или художественно изображает нуворишский дебош: разгулявшийся кокаинист с двухсотдолларовой купюрой в ноздре бегает по состоящим практически из одного бассейна московским апартаментам и злобно бросает в воду красивых девок и картины маслом, яркие и, наверное, жуть какие дорогие. Почему-то очень сильно хочется верить, что в быту жизни обеспеченный режиссер Степченко именно таков.

Впрочем, «Мужской сезон» – тот редкий случай, когда фактура положительного героя оказывается позанятнее, чем у противостоящих ему опереточных злодеев.

Записной идиот Вершинин несется через фильм как ураган, следующее дуновение которого не в силах предсказать и самые опытные синоптики. Разражается внутренними монологами («Сейф пуст. Денег нет. Где же взять? У кого занять?»). Сует бандитам растаявшее мороженое и говорит, имитируя детскую речь талантливее Елены Степаненко: «Дяденьки, дайте пострелять, а?» Бестрепетно хватается руками за раскаленные сковородки. Реализуя ночные фрейдистские кошмары яппи, средь бела дня ходит по офису в трусах. Припадочно смеется и танцует на манер дервиша, выкрикивая: «Я пшик! Я пшик!». Недобро щурится, как Брюс Уиллис. Крадет у школьников китайские брелки-зверушки, интуитивно полагая, что в них наркотики.

Самое прекрасное, что наркотики там действительно оказываются, а эпилептические па Вершинина завершаются-таки крахом злодеев. Так даже в кино не бывает. Ну так «Мужской сезон» и не кино, а идеальный, уродливый, бессмысленный и прекрасный мир, над созданием которого режиссер трудится с наивной хитрецой авантюриста и волшебника Гудвина.

Усилия не пропадают даром, и мир этот, как замысловатый урод из кунсткамеры, в течение двух часов кажется вам странно притягательным.

Несется, вздымая волны, «Ласточка», бурлит Волга, дергает за веревку, смущая окрестности бешеным гудком, соблазненная бесприданница, и эйфория эта хороша тем, что лишена всяких неприятных последствий вроде нравственного краха или пули в грудь от обманутого мужа. Охота побыть Вершининым. За что Степченко ни к чему никого не обязывающий, но сердечный респект.